|
Отвечая на центральный вопрос – нужно ли вводить какие-то определения или достаточно положиться на здравый смысл правоприменителей, – надо сразу сказать, что дело не в здравом смысле, а в недопустимости юридического насилия над действительностью. Сегодня – правовое определение экстремизма, завтра – пессимизма, послезавтра – любви, ненависти…
Есть описуемые (сполна и даже чрезмерно – весьма чрезмерно) Уголовным кодексом преступления, есть перечисленные в КоАП правонарушения, в том числе касающиеся того, что некоторым гражданам не терпится обозвать "экстремизмом". Все уже есть. И ответственность организатора преступления, то есть того, кто сам не погромничал, но тому способствовал – тоже.
Попытки включить экстремизм в закон – действие не правовое вовсе, а исключительно политическое. За этим скрывает государство один из основных своих инстинктов – охоту (на ведьм, врагов, террористов, экстремистов…).
Полагаю достаточным прочитать название законопроектов – "Об экстремизме", "Об экстремистской деятельности", – чтобы, даже не читая определения, считать такую инициативу общественно опасной.
Хотя мне кажутся избыточными конституционные запреты, содержащиеся в ст. 13 и 29 Конституции (я бы убрал оттуда социальную ненависть и вражду), общие нормы в случаях установления ограничений и наказаний представляются предпочтительными.
Так как любое обвинение в "разжигании" влечет за собой судебное рассмотрение (в котором только и могут быть определены наличие события и состава преступления), суд должен действовать максимально свободно, ориентируясь не на формальную квалификацию, а на значимость нарушенных обвиняемым прав и свобод. Возьмем, например, кражу. Что хорошего в том, что сам факт проникновения в помещение, сам факт наличия двух и более лиц рассматриваются уголовным законом как отягчающие обстоятельства и влекут большее наказание?
Сила судебной власти в том, что она самодостаточна, независима, руководствуется справедливостью. Суд – не автомат по выдаче взысканий (задаешь условия – получаешь результат).
Это касается и ликвидируемых организаций, и наказуемых граждан. Ведь что такое общественное объединение, политическая партия? Собранные вместе люди. Так что к этим сообществам права и свободы человека применимы без изъятий.
В частности, меньше всего хотелось бы видеть постановление Пленума Верховного Суда по ст. 282 УК, которое, скорее всего, не будет слишком разумным. Практика показывает, что при действующей редакции ст. 282 лучше оставить судам право усмотрения, не ограничивая их сомнительными толкованиями.
Важно учитывать стремление Верховного Суда закрепить за собой право толкования законов. По моему мнению, за исключением толкований, которые даются Конституционным Судом, любые другие не могут иметь места. Любая неясность в законе должна разрешаться либо внесением в него изменений в установленном порядке, либо судом при рассмотрении конкретного дела. Прецедентное право, которого у нас, слава Богу, нет, весьма ослабляет судебную власть. Учитывая, что каждое дело по 282-й и соотнесенным с нею составам специфично, заданность здесь неприемлема.
Что касается более частных проблем, то здесь ответы могут быть короче.
Известно, что насилие наказуемо. Так что установление диктатуры насильственным путем следует признать наказуемым. А ненасильственным? Сошлюсь на Сергея Адамовича Ковалева: демократия – только тогда демократия, говорит он, когда она содержит в себе возможность своей гибели. В противном случае это не демократия. Так что призывы к установлению диктатуры вполне демократичны и должны быть конституционно и конвенционно защищены.
Недопустимость оправдания и одобрения тех или иных режимов (фашистского, сталинского, полпотовского) – это покушение на основные свободы: мысли, слова. Может быть, нельзя поэтизировать Робин Гуда? Нельзя носить на майке Че Гевару? Нельзя показывать и смотреть фильмы "Олимпия" и "Триумф воли"?
Запрет символики – это из области иконоборчества. Это какое-то сверхъестественное право. Любой символ нейтрален. Виновно может быть лишь его использование с преступным умыслом. Включенный в закон о партиях запрет на использование символики и атрибутики запрещенной организации может далеко завести – к запрету звезд, крестов, полумесяцев.
Формальное разграничение художественно интерпретированной и подаваемой без прикрас "вражды" невозможно, что опять-таки заставляет задуматься о допустимости ограничений свободы выражения мнения, если это выражение непосредственно не связано с призывами к насилию.
Порочное включение в Конституцию социальной ненависти и вражды, действительно, трудно исправимо. Возникающие в связи с этим трудности следует снимать флажками и межевыми знаками, то есть отвоевывать постепенно эту запретную зону. Помимо приведенной нормы закона "Об общественных объединениях" о неотнесении защиты идей социальной справедливости к разжиганию социальной розни, можно не без гордости упомянуть продвинутую Ковалевым еще более объемную новеллу закона "О политических партиях", устанавливающую не считать разжиганием социальной розни также "деятельность политических партий, направленную на защиту социальной справедливости" (ст. 9).
И с запретом пропаганды религиозного превосходства мы снова упираемся в конституционную, извините, глупость. По сути, в ней заложен противоположный эффект: зажима религиозной свободы, свободы проповеди, что приводит к ожесточению тех, кому зажимают вероисповедное право.
В целом, нет смысла в политике ужесточения наказаний и расширения сферы запретов и криминализации. На самом деле, год лишения свободы – это много, слишком много. Три, четыре года – это "с головой" для кровавых преступников. Больше – это уже все равно, что семь, что пятнадцать, что тридцать.
В частности, нельзя снижать возраст уголовной ответственности несовершеннолетних – во всяком случае, пока мы не имеем развернутой системы ювенальной юстиции, основанной на восстановительных, социализирующих, реабилитационных, а не карательных началах.
Я бы не употреблял термин "экстремистская организация". Соответственно, нечего здесь криминализировать, потому что в законе все уже есть: преступное сообщество, организация, посягающая на личность и права граждан, плюс возможность применять ту же ст. 282 (нравится она нам или нет) с применением ст. 30 УК (ответственность организатора).
Известная идея Лапаевой о принудительной демократизации партий противоречит конституционным принципам свободы деятельности общественных объединений (следуя этой логике, необходимо прописать внутреннюю демократизацию и для религиозных объединений); кстати, ПОРТОС судили как раз за то, что они не так демократизировались изнутри, как это предписано делать.
Не вижу, чем недостаточны имеющиеся механизмы приостановления деятельности и ликвидации (запрета) общественного объединения, содержащиеся в Законе 1995 г. А запрет незарегистрированного общественного объединения представляется бессмысленным. Что можно запретить – больше двух не собираться?
Теоретически можно рассуждать на тему расширения уголовно-правового запрета занимать определенную должность или заниматься определенной деятельностью. Безусловно, такой запрет не может быть пожизненным. Но вполне разумно было бы применять 5-летний срок такого наказания не только как основного, но и как дополнительного. Однако эти ограничения не могут касаться права избирать и быть избранными, поскольку ограничение "экстремиста" даже в пассивном избирательном праве означает ограничение активного права всех граждан.
А вот интернет и вовсе нельзя трогать. Одно дело – те его составляющие, которые сами себя идентифицировали как СМИ, – на них и распространяется Закон о СМИ. А все остальное – это все равно, что контролировать разговоры на улицах. Интернет – то же самое, что собиралось возле редакции "Московских новостей" в конце 80-х. Это торг, площадь. Или же, наоборот, кухня – но кухня "за стеклом", отверстая, стеклянная.
Определенно нуждаются в пересмотре некоторые положения законодательства, в первую очередь УК.
Как компромиссные (политически) варианты, можно рассматривать исключение наказания в виде лишения свободы из ст. 282 и другие варианты, направленные на либерализацию нормы. А общая норма ст. 63 УК продублирована в ряде статей безо всякой нужды – это правовое излишество.
Тема военизированных формирований относится прежде всего к казакам. Действительно, присвоенное этим сообществом право носить оружие нуждается в осмыслении. Вызывает сомнение и положение ст. 222 УК, устанавливающей ответственность за ношение холодного оружия, однако делающей исключение для носящих это оружие "как принадлежность национального костюма".
Что касается доказательства умысла по той же ст. 282 – а что это вообще за преступление без умысла? Неумышленные преступления должны постепенно уходить из Кодекса. Нет умысла – нет и вины. Противное именуется "объективным вменением". Если же умысел недоказуем, значит, и уголовного дела нет. А есть гражданский спор – судитесь, пожалуйста. Моральный вред может быть причинен и неумышленными деяниями.
Нетрудно догадаться, что я вообще против ст. 282. Поскольку убрать ее из УК я не могу, то в случае выбора между частным обвинением и публичным я бы отнес ее к делам частного обвинения. Да, по ст. 52 Конституции права потерпевших от преступлений охраняются законом. Вопрос – что есть преступление? В Конституции все же не сказано, что права всех обиженных и недовольных защищены законом, права всех излишне мнительных…
Аналогично, стоило бы подробнее разобраться в возможности гражданских исков. Пока же скажу лишь, что не вижу никакого правового нонсенса в защите чести и достоинства неопределенного круга лиц и возмещения морального вреда в обобщенном, а не индивидуализированном приложении.
И два слова о политических решениях.
Чрезвычайный характер должны носить не антиэкстремистские, а социально-экономические меры. Лечить надо причины, а не следствия.
Кампания против экстремизма – не что иное, как пропагандистский фон для политических преследований, укрепления властной, властно-полицейской вертикали и подавления демократии. Я против любой кампанейщины.
Что касается "черных списков" и "белых книг", большой беды в них, если они формируются не на государственном уровне, я не вижу. Даже напротив. В конце концов, никому нельзя запретить быть в той или иной степени, в том или ином направлении идеологизированным.
И об амнистии – почему убийц амнистировать можно, а по 282-й нельзя? Амнистия – она ведь для уголовников, не для благородных девиц. Кстати, благодаря глубоко мною уважаемому Ю.А. Рыбакову ст. 282 в амнистию 2000 г. не попала. В результате под амнистию не подпали художники Авдей Тер-Оганьян и Олег Мавромати, привлеченные прокуратурой по наводке пропатриархийных сил по этой самой статье.
Назад, к оглавлению книги или далее...
|