Тимофеев Лев Михайлович родился 8 сентября 1936 в Ленинграде. Русский. Отец - директор автобазы Министерства оборонной промышленности. Женат.
Л.Тимофеев окончил в 1958 году коммерческий факультет Московского института внешней торговли. Затем работал представителем "Совфрахта" в Новороссийске и Находке, в путину 1961 был матросом на траулере. В 1962 году призван в армию и служил офицером в Рязани. С 1963 года занимается исключительно литературной деятельностью, печатался в советской прессе ("Новый мир", "Юность", "Литературная газета", "Молодой коммунист", "В мире книг" и др.).
В 1976 году был принят кандидатом в члены КПСС, но после окончания кандидатского срока заявления в члены КПСС не подал. Член Союза журналистов, с 1980 года член профкома литераторов при издательстве "Советский писатель" (из обеих организаций исключен при аресте).
В 1973-75 годах Л.Тимофеев принимал участие в деятельности группы "Солярис", которая была образована вокруг редакции "Молодого коммуниста" Леном Карпинским.
На основе личных наблюдений в деревне Желанное Калужской области, где он подолгу жил в 60-70 годах, им был написан ряд социально-экономических работ, распространявшихся в самиздате и изданных за рубежом под его собственным именем. Важнейшей из них являлась "Технология черного рынка или крестьянское искусство голодать".
Еще в 1976г. Л.Тимофеев написал большой очерк с изложением основных тезисов, позднее развитых в "Технологии черного рынка". Этот очерк был принят сначала в редакции журнала "Дружба народов", затем в сокращенном виде в газету "Комсомольская правда", но так нигде и не был напечатан.
В 1980-84 годах на Западе вышли, кроме "Технологии черного рынка": "Ловушка. Роман в четырех письмах", "Последняя надежда выжить. Размышления о советской действительности", "Моление о чаше". Они также неоднократно передавались по "Свободе" и "Голосу Америки".
По фактам публикаций КГБ возбудил против Л.Тимофеева дело по статье 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда). 19 марта 1985г. он был арестован. Под следствием Л.Тимофееев не поддался на давление ГБ и 19 сентября коллегия Московского городского суда приговорила его к 6 годам лагерей и 5 годам ссылки, то есть почти по максимуму. Заключение Л.Тимофеев отбывал в пермском политическом лагере N ВС-389/36.
Освобожден, как и многие другие политзеки, в начале февраля 1987г. После освобождения создал вместе с Ларисой Богораз, Сергеем Ковалевым и Сергеем Григорьянцем пресс-клуб "Гласность", просуществовавший до 1989 года. Основал и с декабря 1987г. по 1990г. возглавлял независимый журнал "Референдум".
- Во время своей учебы в институте и в последующие годы слышали ли Вы о каких-либо проявлениях инакомыслия?
- Нет, я всегда был далек от кругов инакомыслящих. Слухи, доходившие до меня в юности, тревожили не больше, чем события в Индонезии. Вплоть до ареста я не был ни с кем из них знаком, не считая случайных, но впрочем чрезвычайно важных для меня знакомств. Я случайно познакомился с Амальриком. А моя жена Наташа училась в школе у Солженицына, и когда имя Солженицына возникло в новом качестве, это было чрезвычайно важно для нашей семьи.
Хотя, надо сказать, что в 1956 году, после XX съезда, после венгерских событий, был какой-то всеобщий всплеск революционого возбуждения. Даже в нашем насквозь конформизированном институте это ощущалось. Если бы кто-то строил баррикады, я бы оказался на них - я хорошо помню свои ощущения - "ожидание баррикад".
- Вы читали в то время какой-нибудь самиздат?
- Нет. Только с 1973 года, когда я стал работать в штате "Молодого коммуниста".
В "Молодом коммунисте" была хорошая компания. Главным редактором был весьма честолюбивый, тогда еще довольно молодой комсомольский работник Юрий Поройков. Он собрал в редакции хорошую команду - Игорь Клямкин, Володя Глотов, Тоня Грига. У нас сотрудничали замечательные люди - Карякин, Янов.
- Расскажите, пожалуйста, о "Солярисе". Какое участие Вы в нем принимали?
- Я не помню, кто меня познакомил с Карпинским, может быть Глотов. До этого я ничего про "Солярис" не знал. Но идея создание такой, не то что диссидентствующей, но размышляющей компании с некой программой познания, а может быть действия обсуждалась тогда с Карпинским, Глотовым, Клямкиным и Черновым и казалась мне очень привлекательной.
Мне кажется, и у самих устроителей не было никаких четких планов. Речь тогда шла о чем-то левокоммунистичеком, или, как тогда говорили, о "социализме с человеческим лицом". Но это не значит, что, если бы мне во всем этом деле предложили роль, то я бы отказался.
Когда Глотова и Клямкина вызвали в КГБ, я был очень огорчен тем, что они стали искать возможности, чтобы пригасить этот конфликт с властью. Их можно понять - у них были семьи, они совсем не были диссидентами по своему мышлению, но мне было ужасно обидно, что они пытаются пригасить, когда это, казалось бы, хороший момент, чтобы пойти, наоборот, на конфронтацию.
С другой стороны, сфера моей деятельности - текст, и для меня большое неудобство, что у нас в стране тексты становятся политическим фактором. Поэтому мне казалось, что мое знакомство с диссидентами совсем не обязательно, что я должен работать - писать.
Процесс понимания был долгим - впервые вопросы возникли году в 1963-м, а вполне ответ был найден только в 1978 году, когда я закончил "Технологию черного рынка". Это был уже абсолютный прорыв - и советская система как среда перестала для меня существовать. Я из нее вышел - ушел с работы, сначало перейдя в журнал "В мире книг", впрочем, недолго продержался и там.
- Вы получали какие-нибудь гонорары за Ваши изданные за рубежом работы?
- Нет. Вот когда я вышел из лагеря, то получал гонорары и за книги, и от "Русской мысли", и за выступления по радио "Свобода". И на эти гонорары я издавал "Референдум".
- Расскажите, как складывалась Ваша общественная деятельность после освобождения?
- Лагерь очень сильно меняет общественное мироощущение человека и, как ни странно, как ни пародоксально это сейчас звучит, - он воспринимается как некая избранность, некая особая ответственность. Надо было либо создавать журнал, либо организовывать какой-то дискуссионный клуб бывших политзаключенных.
Тогда я и встретил людей, с которыми затем обговаривал издание журнала, который позже выходил под названием "Гласность". Григорьянц просто пришел ко мне в один прекрасный вечер со своим солагерником Перепелюшкиным. Я о Григорьянце слышал отзывы как о весьма стойком лагернике. Потом месяца два-три мы с ним были очень близки. Именно с ним мы обсуждали идею создать общество бывших политзаключенных как некую общественную оппозиционную силу. Потом постепенно стала выкристализовываться идея журнала. Григорьянц был значительно более "продвинут" в диссидентских связях и в общении с заграницей. Он очень чутко уловил необходимость журнала не только для нашей общественности, но и для Запада.
Сотрудничество наше, однако, не состоялось из-за некоторых личных качеств Григорьянца, которые, кстати, мои друзья Лариса Богораз и Сергей Ковалев раскусили раньше и сразу отошли. Я тоже ощущал его болезненное самомнение, мнительность и черты характера маленького наполеончика, но мне казалось, что творческое сотрудничество возможно. Когда выяснилось, что я ошибался, я стал издавать свой журнал. Первый номер вышел 10 декабря 1987 года.
Но перед этим мы начали дело не менее важное. Вместе с Л.Богораз и С.Ковалевым мы создали пресс-клуб "Гласность" (это слово в качестве названия журнала и пресс-клуба предложил я). При этом мы дали понять, что мы де-факто являемся преемниками Московской Хельсинкской группы, мы правозащитная организация. И тут же вступили в международную Хельсинкскую федерацию.
Как только заговорили на Венской конференции о том, что хорошо бы в Советском Союзе провести конференцию по правам человека, я предложил перехватить и эту идею. Если мы ее проведем, их намерения серьезны, если же они нас пересажают, не дадут ее провести, значит это все их болтовня, и мы предъявим миру их уловку. С этими идеями я приходил к Андрею Дмитриевичу Сахарову. Он по многим причинам не хотел участвовать в мероприятиях такого рода. Мне он сказал, я помню точно: "Тут еще этический момент: вы сейчас привлекаете молодежь к своим семинарам. А потом, когда их пересажают, ведь вы за это будете ответственны". Тогда и такие опасения присутствовали. Поэтому я никогда не брал на себя функции создания каких-либо партий.
Семинар проходил неделю. Конечно, под пристальными взглядами КГБ. Хорошо прошли все дискуссии, на заседаниях семинара была практически полностью обсуждена программа свержения советской власти. И это было в 1987 году, когда все нынешние демократические деятели благополучно состояли в КПСС и дружно голосовали на собраниях. А брожение известных людей типа Юрия Афанасьева началось в конце 1988 года после заседаний "Московской трибуны".
Я не хочу на себя брать лавры родоначальника демократического движения; тогда и клуб "Перестройка" работал в ЦЭМИ, было очень интересно, хотя он еще был социалистическим. Мы были интересны, может быть, одним тем, что мы были откровенно оппозиционны власти.
- Кто входил в пресс-клуб?
- У нас не было фиксированного членства. Григорьянц был только на первых порах. Он вообще к идее пресс-клуба относился отрицательно, решив, что мы это затеяли специально, чтобы составить ему конкуренцию. Объективно это, конечно, снижало роль личности Григорьянца в истории. А он очень активно предъявлял эту роль западным корреспондентам. Вы не думайте, что это моя личная обида. Григорьянц действительно много сделал, своим открытым напором он привлек много народу, и дал многим увидеть возможность открытой конфронтации с властями.
А пресс-клуб "Гласность" был с самого начала организацией менее крикливой, чем это было свойственно Григорьянцу, мы старались брать не столько выкриком, сколько делами. Не столько стремились быть арестованными, столько старались больше сделать до ареста.
Постоянно у нас бывали Л.Богораз, С.Ковалев, сейчас эмигрировавший Юра Хронопуло, отец Глеб Якунин, отец Георгий Эдельштейн, несколько отказников, участвовал в наших заседаниях Паруйр Айрикян, у нас были постоянные связи со Славой Черноволом.
Пресс-клуб практически существует и сейчас, только мы в 1989 году преобразовались в Московскую Хельсинкскую группу. Мы два года с Ларисой Иосифовной были ее сопредседателями. Потом оба от этого отказались.
- Расскажите о журнале "Референдум".
- Издано было 38 выпусков, журнал, кажется, был очень удачным. Он регулярно перепечатывался "Русской мыслью", а последние номера вообще выходили как приложение к ней. Здесь он получил довольно широкую известность в узких кругах (если воспользоваться фразой Слуцкого). Его материалы часто звучали и по радио "Свобода", и по Би-Би-Си, и по "Голосу Америки".
Последний номер вышел осенью 1990 года. Мы остановили журнал, потому что старыми методами перестали его тянуть. Мы делали набор при помощи принтера и компьютера и ксерили его тиражом 100 или 200 экземпляров. Потом мы наловчились печатать его на стороне на офсете тиражом 5 тысяч, но это требовало уже других усилий и денег. Но на 5 тысяч мы еще денег находили, хватало моих гонораров. Потом появилась возможность делать 40 тысяч, мы на эту возможность клюнули и зря, потому что 40 тысяч мы уже не потянули. Это было целое производство, которое легло на плечи мои и Пинскера, который тогда мне помогал.
Да и желания уже не было. Ведь одно дело, когда нашими устами глаголила истина. К нам было всеобщее внимание, и мы были, если не единственным, то во всяком случае одним из немногих органов, говорящих правду и имеющих свою позицию. А с 1990 года пошел вал независимой печати и мы, если хотите, не выдержали конкуренции. А у меня к этому уже не было ярости: я к 1990 году такой деятельностью насытился.
- Что Вы делаете сейчас?
- Я член Московской Хельсинкской группы, член исполкома Международной Хельсинкской федерации, член редколлегии журналов "Странник" и "Юность", русского "ПЕН-клуба". Еще я член группы "Гражданская инициатива" (с Ю.Афанасьевым, Е.Боннэр, Ю.Буртиным, Л.Баткиным); мы оформились в августе 1991 года, написав два письма Ельцину, на одно он ответил. Особенного продолжения наша деятельность не имела, хотя время от времени мы выступали с какими-то заявлениями.
В ближайшее время мы начнем издавать новый журнал. Он будет очень высокого профессионального и полиграфического уровня, часть тиража, может быть, будет печататься на английском языке. И наконец, сейчас я стал одним из учредителей газеты "Гражданская мысль", которую начинает издавать Буртин.
