Политика - техника реализации определенных намерений, искусство достигать того, что возможно в данной ситуации, при данных условиях и ограничениях. Если исходить из этого определения, то всякое разграничение между добром и злом, справедливостью и несправедливостью лежит вне сферы политики. Политики оценивают свое поведение только из прагматических соображений - и задают себе только один вопрос: приближают ли предпринимаемые ими действия к намеченной цели или отдаляют от нее? Правда, Монтень утверждал в своей известной полемике с Макиавелли, что отказ от этических норм настолько компрометирует политика, что его действия лишаются всякой эффективности. Но это соображение было далеко от действительного положения дел: политика и мораль на протяжении веков принадлежали в двум различным мирам... У нас, людей антитоталитарной оппозиции, иное представление о политике и о нашем участии в общественной жизни. Тоталитарные режимы предпринимали глобальное наступление на наше самосознание, на нашу свободу, достоинство и на саму правду. Элементарный защитный рефлекс побуждал нас бороться за эти ценности. Таким образом мы вынуждены были принять участие в политической борьбе.
Так интеллектуалы непреднамеренно стали политиками; и разве феномен людей искусства и интеллигентов-гуманистов, стоящих в центре событий, не является главной особенностью для происходящего в нашем углу Европы?
Мы на собственном опыте познали конфронтацию двух представлений о политике : той СИЛЫ СЛАБЫХ (как назвал это Гавел) и той практики общественно-политического единства, как ее обосновывали идеологи, находившиеся в услужении у власти. Мы всегда утверждали, что придет день, когда наши идеи воплотятся в жизнь без насилия, ненависти и мести. Верные христианскому посланию, содержащемуся в нашей культуре, мы старались проводить различие между грехом и грешниками. Мы всегда действовали в этом смысле - и продолжаем это делать сегодня.
Но сегодня мы внезапно вступили в конфликт с общественным настроением. Мы сделались свидетелями актов насилия, мы слышим призывы к мести. Раз от разу мы чувствуем себя как ученики волшебника, высвободившие из заточения никому не подвластные силы. Откуда взялись эти ускользающие от нас силы? - спрашиваем мы себя. Эти вдруг проснувшиеся амбиции, это выставляемое напоказ запоздалое мужество, это море интриг наличные конфликты, эти обвинения политических противников в том, что прежде они работали на тайные службы, или в том, что они являются тайными коммунистами, эти удары кинжалом в спину, эта ежедневно возрастающая нетерпимость, это желание посадить людей прежнего режима в тюрьму, эта мечта о мести, этот шовинизм, эта ненависть к чужакам, эта типичная для популизма эгалитарная демагогия, которая часто только маскирует совершенно ординарный интерес? Где начинается этот возврат к идее национального государства? Откуда берутся эти взрывы ненависти против всех, кого угодно: против цыган, против зараженных СПИДом, против всех, которые не такие, как мы? В чем суть этого механизма - механизма возврата к ненависти, направленной против политических противников?
Сегодня мы спрашиваем себя, не являемся ли мы ВСЕ детьми тоталитарного коммунизма? Не носим ли мы в самих себе привычки, нравы и деформации этой системы? Смерть системы еще далеко не конец тоталитарных нравов. Коммунистический раб, которого вылепливали с такой большой тщательностью, вовсе не умер с концом однопартийной диктатуры. Не говоря уже о том, кто вел борьбу с коммунизмом и зачастую был создан по образу и подобию системы, которой противостоял.
Что представляет собой исполненный ненависти шовинизм, как не вышедшую из-под контроля естественную реакцию, как не тягу к национальному сознанию, прежде задавленную коммунизмом, как не естественное желание суверенитета? Перегруженный чувствами популизм - это тоже вышедшая из-под контроля реакция, в основе которой лежит человеческая тоска по справедливому социальному порядку. Два этих течения захватывают освобожденное от коммунистической идеологии пространство и завладевают молодым организмом только возникающей плюралистической демократии и рыночной экономики, почти так же, как рак овладевает человеческим телом.
Вспомним об уроке, который уже преподносила нам история! В нашей части Европы слияние национализма и популизма однажды привело к фашизму. И главный конфликт нашего периода, периода перехода от тоталитаризма к демократии - это не спор партий или политических программ, а спор двух посттоталитарных культур. На одной стороне те, кого символизировал Андрей Сахаров, который боролся с коммунизмом, потому что коммунизм насилует свободу и человеческое достоинство, потому что коммунизм основывается на диктатуре меньшинства номенклатуры над большинством общества, потому что коммунизм преследует всевозможные меньшинства. На другой стороне те, кто разделяет образ мыслей другого известного русского диссидента, который отрицает советский режим потому, что этот режим пришел извне, из Европы, был пересажен на русскую почву чужаками и несет ответственность за атеистическое мировоззрение. Проблему этого противостояния двух точек зрения ясно выразил польский философ Лешек Колаковский: является ли коммунизм злом потому, что он атеистичен, или потому что он тоталитарен?
Логика переходного периода требует от главнейших политических сил, чтобы они шли в одной упряжке, требует пакта в пользу демократии. Пренебрежение компромиссом приведет к варваризации общественной жизни, к анархии и хаосу. А хаос невозможно реформировать. Хаос неизбежно ведет к диктатуре.
Нашу дилемму можно сформулировать и иначе. Любая революция, будь это революция в политике или в другой области жизни, обязательно проходит через две фазы: первая определяется борьбой за свободу, вторая борьбой за власть и местью бонзам прежнего режима. Фаза борьбы за свободу - прекраснейшее время. Все. кто принимал участие в этой борьбе, переживали почти физическое наслаждение. Что касается логики мести, то в ее основе лежат иные чувства. Это неумолимая логика. Начинается с чистки, направленной против вчерашних врагов, против сторонников прежней власти. Затем приходит очередь тех, кто против мести, тех, кто еще вчера сам был человеком оппозиции. Наконец доходит и до тех, кто их поддерживал и защищал. Психоз мести и ненависти постепенно нарастает. В унисон с ним работает механизм реванша, известный нам очень хорошо - по опыту якобинского террора или иранской исламской революции. Одним из величайших пороков тоталитарной эпохи было то, что она с непреходящим инстинктивным раздражением отвергала любую политическую мудрость. Священник Иозеф Тишлер прав вполне, видя в подобной нетерпимости одну из серьезнейших опасностей для польской демократии.
Но есть в нашей Европе страны, которые сумели остановиться в первой фазе антитоталитарных революций, и опыт наблюдений показывает, что именно этой мудрости они обязаны своим благосостоянием. Испания... Испанский путь от диктатуры к демократии доказывает, что возможно создать государство, в котором хотят и умеют жить бок о бок вчерашние непримиримые политические противники - охранники и заключенные. Они научились уважать правила плюрализма, терпимости и политической борьбы в рамках приличий.
Достаточно взгляда в зеркало или в глубину собственной души, чтобы понять, насколько все мы развращены тоталитарным коммунизмом. Нам не хватает демократической культуры, демократических учреждений, традиций демократического сосуществования в рамках демократического порядка. Но у каждой из наших стран - стран Средней и Восточной Европы - своя собственная биография и своя собственная тайна, тайна ее специфической враждебности по отношению к демократии. Будем говорить о Польше и ее опыте, который символизирует маршал Йозеф Пилсудский. Пилсудский был олицетворением прекраснейших польских традиций борьбы за свободу и независимость. Он был первым военным руководителем восстановленного в 1918 году суверенного государства, гарантом первых свободных выборов, принятия конституции, которая была одной из самых демократичных в Европе, и провозглашения первого президента свободной Польши.
Но он же был свидетелем того, как Польша продемонстрировала свою неспособность к компромиссу, того, как первый избанный парламентом глава государства Нарутович был убит на улице после ужасающей кампании ненависти в прессе. Пилсудский отправился в изгнание. Польский парламентский режим оказался неспособным создать стабильное правительство. Три года спустя Пилсудский, опираясь на штыки, вернулся к власти, и началось медленное и мучительное умирание парламентской демократии. Человек, подаривший стране свободу и бывший оплотом национальной независимости, внес свой вклад в создание диктатуры. Он часто оскорблял депутатов и парламент, он обрушивался с руганью на политических противников и сажал их в тюрьму. Драма Пилсудского - предостережение для нас. Мы не должны забывать этот кусок нашего исторического прошлого. Ведь тогда мы -без помощи коммунистов и без помощи советских советников - потерпели неудачу в строительстве демократического правового государства.
Интеллектуал, видящий перед собой подобные опасности, не знает, как быть. Как политик (а он стал политиком) он должен выбрать эффективность. Как нравственный человек (а он хочет оставаться им и впредь) он очень хорошо знает, что он должен выбирать правду. Вот перед каким выбором мы стоим. Вот то, что мы знаем: наша зарождающаяся демократия так хрупка, что мы, говоря о наших ошибках, можем причинять ей ущерб. Наш конфликт - конфликт разных ценностей. Какие из них возьмут верх? Те, которые необходимы для выживания нашей хрупкой демократии? Или те, которые зовут нас к истине, вне зависимости от вопросов власти? На этот вопрос у нас нет ответа.
