Он долго молчал. Уже несколько лет, как отказался от публицистики. Наложил запрет на печатание своих статей в СССР до выхода основных произведений. И вот – вернул себе прежний статус: не только писателя, живого классика, но и мыслителя, претендующего быть одним из лидеров общественного мнения.
Александр Солженицын имеет на это больше оснований, чем кто бы то ни было. И все общественные течения, кроме откровенно маргинальных, всячески демонстрируют свое к нему расположение. Особенно – современные демократы, будто забывая о том, что, будь Александр Исаевич в России или они – на Западе, немногие остались бы его союзниками, и, тем более, немногих признал бы союзниками он сам. Больше шансов оказалось бы у умеренных представителей патриотического, а точнее – неопочвеннического лагеря нашей общественности.
И о неопочвенниках наших было сказано Солженицыным немало злых (и справедливых при этом) слов. Но все-таки они имели основания считать его своим. И вот – эта статья. А в ней первая же существенная мысль – о необходимости отказаться от Империи.
Все запомнили, как грозил Распутин выходом России из Союза, и все понимали, что идея эта не органична для неопочвенников. Ведь они стремятся возродить погибающее национальное сознание русских, которое в плане общественном было органически связано с великой державой. Не с подобием Британской колониальной империи, а скорее – с подобием империи Римской. И вот Солженицын предлагает отказаться от этого, стать «обычным» народом. То есть – добивает традиционное национальное сознание.
Не углядели наши неопочвенники разницы между собой и своим естественным, вроде бы, лидером. А дело тут в том, что естественный, вроде бы, термин «неопочвенничество» применительно к ним все-таки неверен: никакие они не «нео», ничего они не предлагают нового, более того – отталкиваются от всего, что хотя бы не очень старо. Солженицын же, при всем своем консерватизме, не только на словах, но и в мыслях принял, что старую Россию не вернешь, что идет на смену нашему качественно новое для России общество.
А ведь это значит, что рождается на развалинах, да что там – на пустыре! – новое самосознание русского народа. И идеология для этого нужна новая, а не почвенничество в духе Распутина – Проханова.
Публикация многомиллионным тиражом обращения Солженицына – событие огромное. И скорее всего, это только начало возвращения писателя в российскую общественную жизнь. (Не зря же он решился на публикацию в «Комсомолке».) Но на пути восприятия обществом всего комплекса солженицынских идей (лишь отчасти затронутого в последней статье) встает весьма серьезное препятствие – чрезмерная политизация самого общества. Во-первых, восприятие подавляющим большинством людей даже совсем не политических мыслей автора будет очень сильно зависеть от степени согласия с мыслями политическими. Во-вторых, освоение обществом всякой новой идеи сильно зависит от прессы, видных публицистов и общественных деятелей, а как раз они политизированы дальше некуда.
Поэтому, не пытаясь оценить меру духовного воздействия публицистики Солженицына на российского читателя, и не разбирая по существу данную статью, необходимо представить возможное взаимоотношение Солженицына с теми общественно-политическими структурами, которые все более определяют самосознание нашего общества.
Например – тема воссоздания России из недр СССР. В перспективе важна и особо сложна не проблема отделения Литвы, Грузии или даже Узбекистана, а сохранения какого-то единства России с Украиной, Белоруссией и русскоязычной частью Казахстана.
Если национал-патриоты не готовы «отпустить» и Литву, то демократы России легко «отпускают» огромные русские области той же Украины, о чем уже существует и совместная декларация российских и украинских демократических парламентариев. Кто же будет охранять хотя бы приблизительное единство той нации, о возрождении которой идет речь?
К кому в сложившейся ситуации обращается Солженицын, какой политической силе может предложить он свой комплекс идей? Уже из приведенного примера ясно, что украинское и белорусское национально-демократические движения, а также русских национал-патриотов можно не рассматривать. Уже отмежевался с трибуны Верховного Совета Горбачев(*). Что остается? Ельцин и правительство РСФСР, демократическое движение России, весь круг демократических публицистов. На них повлиять еще можно. Но не радикально: уже сложились структуры, определились лидеры, устоялся связанный, как пучок ярлычков, комплекс «демократических идей».
Националист и консерватор Солженицын здесь не найдет своего места. Ну разве ж можно так сказать: «…в кипении митингов и нарождающихся партиек мы не замечаем, как натянули на себя балаганные одежды Февраля...»?! С этими словами многие бы, в одиночку, могли целиком или отчасти согласиться. Но то, что легко отдельному человеку, много сложнее общественному деятелю или публицисту, вовлеченному в какую-то структуру, пусть даже совершенно неформальную. Всякая «ересь» будет скорее всею отброшена.
В принципе, нельзя исключить, что авторитет Солженицына вырвет какое-то количество людей из существующих структур, активизирует тех, кто пока в эти структуры не входил. Тем более, что есть и потенциальный центр кристаллизации – «Новый мир» и близкий ему круг публицистов. Можно даже представить себе оформленное политическое течение на базе солженицынских идей вокруг, скажем, небольшого пока Российского христианско-демократического движения.
Но нельзя забывать о том, что серьезное национально-либеральное движение создается уже и без Солженицына: после победы Ельцина в этом направлении эволюционирует «Демократическая Россия». Возглавляющие ее политики осознали (в большинстве своем – просто в связи с республиканскими выборами) необходимость национального аспекта своей демократической программы. Но для этих людей Солженицын чужак. Они лучше обойдутся без него. А случись все-таки сотрудничать – и конкурировать – несомненно окажутся первыми.
Теперь – их время. Уходит эпоха противостояния коммунизму, потому что рушится, и почти уже рухнул, сам коммунизм. И неизбежно – всегда так случалось! – снижаются авторитеты уходящего исторического периода. Новая эпоха – эпоха открытого, бурно протекающего кризиса.
Может быть, наше время – время строительства или хотя бы подготовки к нему, может быть – прелюдия к новой чудовищной катастрофе. Но так или иначе, оно – новое, и у него свои герои. Новая Россия рождается не в белых ризах интеллигентного антикоммунизма, а в пестром и странном тряпье перестройки. А перестройка на нынешнем своем этапе есть не что иное, как интеграция обломков коммунистического общества в некий новый полубуржуазный строй. Если возродится все-таки русское национальное сознание, то ведь произойдет это – и уже происходит – именно в условиях такой перестройки. Эти условия нам во многом не нравятся, они, вероятно, не устраивают Солженицына, но других-то у нас нет!
И все же, вступи Солженицын в наши распри год, а лучше – два, назад, многое могло бы быть иначе. Тогда не оформилось еще размежевание в обществе, открыты были в принципе все пути отступления от коммунизма, да и мы лучше умели прислушиваться к чужому мнению. Тогда Солженицын мог бы очень существенно повлиять на едва формирующееся общественное мнение, а через него – и на политику.
Впрочем, это, конечно, вариант нереальный: бесполезно было бы Александру Исаевичу предлагать какие-то идеи, пока не прочла основная масса активных людей его прозу, а вот проза-то в 87-88 годах напечатана быть не могла.
Получается – тогда было нельзя, а сейчас поздно.
АЛЕКСАНДР ВЕРХОВСКИЙ
_____________________
* А ведь именно он, загнанный в угол (пусть не к самой еще стенке, но в безнадежный коридор преэидентствования в разваливающейся Империи), остро нуждается в сильной и свежей идее, способной снова придать конструктивный и общепризнанный смысл его власти. (Прим. автора)
