24 июня начался долгожданный суд над «Памятью». Судили предводителя «Союза за национально-пропорциональное представительство "Память"» Константина Смирнова-Осташвили за январский инцидент, известный как «погром в ЦДЛ».
С заблаговременно занятого мною места во втором ряду были видны только многочисленные зады самой разнообразной прессы.
Отсутствовало не только изображение, но и звук. Под радостные вопли и овацию на скамью подсудимых взобрался полновато-лысывато-седеющий русский патриот Осташвили. Ответив на требующиеся процедурные вопросы, он заявил отвод адвокату Бирулиной, а заодно всей коллегии московских адвокатов как еврейской и потребовал себе защитника из свободной страны: ну там, из Австрии, Швеции, Франции, после чего оглядел зал ищущим взглядом.
Посовещавшись, суд не принял отвод. Добрая половина зала встретила это сообщение дружным свистом.
Пресса все прибывала. Явился и «известный сионист» (по мнению моей, специализирующейся по этому вопросу соседки), Юрий Афанасьев, и уже навсегда загородил от меня даже прессу.
Судья Муратов плачущим голосом просил всех встать к стенке, освободить проход и т.п. Слушая его, даже самые ярые либеральные демократы начинали мечтать о «крепкой руке».
«Памятники» в черных рубашках и без них, освещенные юпитерами, с удовольствием излагали свои мысли о заговоре Сиона перед кино– и видеокамерами. А не удостоенные внимания прессы крупные патриотические старушки самозабвенно орали на своих идейных противников из «Апреля», с кем их не то что свела, а просто посадила на колени друг другу судьба в этом тесном зале Мосгорсуда.
Дабы не произошло второго инцидента, подобного «цедеэловскому», суд перенес заседание на завтра. На следующий день Осташвили не явился, он заболел. Но к счастью не смертельно. А то когда еще наше правосудие возбудит дело по очень актуальной и столь расплывчатой статье 74(2) УК РСФСР.
26 июля суд возобновился, но до конца дела далеко.
