Самый рискованный жанр, несомненно, – афоризм: слишком много шансов скатиться к банальности или к натяжке. Жанр, следующий по рискованности, – дневниковые записи. Правда, публикуются они, как правило, после смерти автора, и в этом случае рискует скорее не автор, а публикатор...
Читая с большим интересом фрагменты дневников Давида Самойлова, напечатанные в №23 «Огонька», я ни о чем таком, конечно, не думал. И вдруг: «Декабристы отправлены были на Восток, тридцать лет просвещали Сибирь и вернулись в Россию. Диссиденты отправлены были или отправились на Запад.» Ведь это ж прямая фактическая подтасовка! А за ней еще одна: «На Лобном месте – их Сенатской – было семь человек. У декабристов – гораздо больше, чем "сто прапорщиков".»
И дальше, вслед за некорректными фактическими сравнениями, неверное по существу, а главное – недоброжелательное по тону сравнение исторической роли декабристов и диссидентов. Сомнительно, например, противопостаапение декабристов после 1825-го как «людей дела» диссидентам после 1968-го как «людям слова», да еще «иногда умного, но чаще поверхностного и пустого». Ведь именно усилиями диссидентов 70-х набрала вес во всем мире тема прав человека, облагораживающая сейчас и нашу «перестройку».
Но зачем спорить? Достаточно взглянуть на дату – 1981 год; а в 1982-м Давид Самойлов записал: «Главная мысль наших исторических писателей (Давыдов, Эйдельман), что заговор невозможен без нечаевщины, то есть без обмана (или самообмана). Это разочарование в диссидентском деле.» Разочарование в нем, хотя и мотивируемое по-разному, было в те годы почти всеобщим.
И хотя дневники Самойлова, и сегодня, и всегда, несомненно ценны и интересны, мне важно понять, что двигало публикатором, выбросившим именно эти отрывки на сегодняшний идеологический рынок.
Диссиденты стали козырной картой «перестроечной» интеллигенции. Но равными партнерами их никогда не считали. И если еще года два назад это можно было объяснить боязнью (или, иначе, осторожностью), то сейчас похоже скорее, что большинство «прорабов перестройки» воспринимает эту ситуацию неравенства как нормальную; еще бы, ведь в решающие 86-88 годы не диссиденты продвинули бесценную нашу «гласность» к сегодняшним рубежам. Теперь, преодолев запрет на тему, можно и печатно, а не только на кухне, обсудить этот феномен, этих странных людей, с которыми почти рядом прожили «застойные годы». Но обсудить, разумеется, между собой.
Вот и пишутся статьи «про диссидентов», но крайне редки их собственные статьи. Не находит издателя уникальная монография Людмилы Алексеевой «История инакомыслия в СССР» и нет откликов на публикуемую в журнале «Театр» замечательную книгу Владимира Буковского «И возвращается ветер...», бестселлер старого самиздата.
Я сомневаюсь, чтобы сам Давид Самойлов позволил себе опубликовать столь поверхностный текст на непростую для всякого честного не-диссидента тему. Но тема-то открыта, открыта она всем, и продолжение в том же духе, конечно, последует.
