Экуменическая община Сандра Риги издает журнал "Чаша". Вышел уже четвертый номер. На фоне сегодняшнего взрыва самиздата "Чаша" - незаметный журнал и с точки зрения массового спроса - "плохой": в нем нет хроники неофициальных событий, скандальных разоблачений, громких открытых писем. В нем нет издательского размаха - то есть, проще говоря, ж у р н а л и з м а, фельетонности, свойственной сейчас независимой периодике. Я долго не мог назвать для себя - чем мне нравится "Чаша" и не обошелся без противопоставления. Со страниц большинства самиздатских журналов несется многоголосое: "Надо!" Требования, обращенные вовне, требования политических свобод, разоблачения властей, "объединения всех сил" вокруг "борьбы" или на худой конец просто требования признания. Но открывая "Чашу", я сразу погружаюсь в другой мир, в котором пунктиром, не утрированно прочерчиваются смысловые линии очень хрупких в своей основе духовных понятий. Это нечто прямо противоположное журналистике, например, Виктора Аксючица,* который работает топором или резцом, вырубая грандиозные скульптурные группы на тему христианского "Сопротивления". Прямо противоположное - но пожалуй, не менее бескомпромиссное.
В "Чаше" есть подкупающая первичность чувств, особая, почти житейская, домашняя открытость.
В третьем номере опубликованы "Маргиналии" Сандра Риги. Уже сам жанр пунктирных заметок на полях, дневниковых записей, фраз - достаточно уязвимый жанр. В "Маргиналиях", отвечая на вопрос о том, как издавался журнал "Призыв", он говорит, что чужой опыт, чужие судьбы для него некая геральдика, и он всегда боялся редактуры, избегал ее, старался острожно рассматривать з н а к и чужой судьбы. Этот принцип, свойственный "Призыву" - журналу, который экумениты издавали в конце 70-х - начале 80-х годов - нечто обратное журнализму с его непременным требованием жесткой и всегда выигрышной компоновки. На глубине за этим стоит идея н е н а с и л и я, обращенная к опыту человека. Ведь "ненасилие" - это не только социальная практика, не только способ "гражданского неповиновения", а в первую очередь ненасилие над духовным опытом другого человека, собеседника, ближнего.
Но пристальный читатель "Чаши" заметит, конечно, что редактура есть. Она - в принципе отбора материалов. Здесь есть авторы, имена которых встретишь и в других самиздатных журналах, но именно в "Чаше" все голоса звучат очень лично, очень открыто и читатель чувствует не только тему, но и а в т о р а. Это касается не только очерков-исповедей, но и всяких слов, сказанных человеком о человеке - будь то описание жизни Джорджа Фокса, первого квакера /Андрей Бессмертный/ или небольшое предисловие к стихам Владимира Френкеля /Ирина Языкова/ или воспоминания о ленинградских богословских семинарах в семидесятые годы /Евгений Пазухин/.
Даже история репрессий, которым подвергся католический священник Юзеф Свидницкий /N2/ рассказана в "Чаше" так, что приводит читателя не к привычным уже проклятиям в адрес безбожной власти, этому необходимому, нищенскому минимуму нашей подпольной публицистики - а к образу религиозного общения человека с человеком, один на один, глаза в глаза. Мы видим веру как действие, веру, обращенную к человеку - бескомпромиссную и хрупкую одновременно.
Ни в одном выпуске "Чаши" не найти определения экуменизма как доктрины. Всякой пропаганде община, выпускающая "Чашу", предпочитает живой межконфессиональный диалог - это ясно видно и из круглого стола "Перспективы экумены", опубликованного в N 2. Низовой, неофициальный экуменизм на Западе /то есть практика дружеских межконфессиональных общин/ у нас мало известен, мы знаем только, что он - мощная составляющая альтернативного движения 70-х - 80-х годов, а альтернативное движение сильно изменило духовный климат в Европе в последнее десятилетие. Для сегодняшней России межконфессиональный диалог обладает огромным спасительным смыслом, особенно теперь, когда выплеснулись наружу все противоречия народов и рас, населяющих империю. Сталинские "великие переселения" не смогли превратить страну в "ничье пространство", все национальные идеологии сохранились и трудноразрешимый конфликт между ними дело очень близкого будущего...
В 84-м году Сандра судили за издание религиозно-философского журнала "Призыв". Главврач московской больницы им.Кащенко Морковкин - взяточник, разоблаченный позже в "Медицинской газете" - признал Сандра невменяемым и его на два года уложили в спецпсихбольницу, где ломали методами советской собачьей психиатрии, требуя отказаться от веры и дать показания на участников экуменического движения. Он этого не сделал.
Теперь он снова в Москве, живет в коммуналке, возле железнодорожной станции "Маленковская" /?!/, в комнате лишь платяной шкаф, топчан и несколько белых дачных стульев вокруг низкого стола. Рижанин в прошлом, он много лет живет в Москве, но сохранил ту особую осанку, по которой сразу узнаешь европейца. Может быть все дело в какой-то особой слитности осанки и манеры речи, в природном достоинстве.
"Ответственность перед Господом берет верх. Постепенно приходит понимание, что наша религия не может быть абстрактным доктринерством. Самое страшное в ней, начало ее упадка - безличные взаимоотношения, когда Богом созданная душа становится не целью наших забот, а средством манипуляций. Пусть даже во имя высших идеалов. Это приводит к нивелировке, ..., к тоталиатаризму. Неповторимость живой жизни, а не "жития" опять и опять возвращает нас к уникальности каждого существа. И вместо "инославных" мы находим просто славных, очень различных между собой, детей одного Отца". /Чаша, N 3, с.41-42/.
